Содержание
Сергей Дорофеев о буднях театра, о «перемешанной» труппе и противогазах для фронта
В Сумском национальном академическом театре драмы и музыкальной комедии им. М.С. Щепкина стартовал знаковой премьерой новый, 91-й сезон. Почему сегодня этот театр привлекает внимание всей Украины: судьбы, постановки, война.
На сегодня это один из двух театров в Украине, где под одной крышей уживаются две труппы – родная сумская и труппа театра-переселенца из Луганска. Vesti.ua пообщались с директором – художественным руководителем театра Сергеем Дорофеевым о том, как уживаются в одном флаконе разные ментальности, где театр взял деньги на дорогущую постановку пьесы Бертольда Брехта и каково это пережить за 11 лет две эвакуации театра.
“Наша “Трехгрошовая опера” – это спектакль-предостережение всем, кто не на фронте”
— Сумской театр в сентябре разменял последний десяток перед собственным столетием. С чем театр входит в новый, 91-й сезон?
— Начало работы театра после отпуска совпало с российской ракетной атакой на Черниговский театр, и, вероятно, у нас в связи с этим ощутимо уменьшилось количество зрителей.
Сейчас ситуация немного улучшилась. И вот 30 сентября у нас премьера “Трехгрошовой оперы”. С нее, собственно, и начнется настоящий 91-й сезон театра – будем считать, что до этого было межсезонье.
Сцена из спектакля “Трехгрошовоая опера”
— Это вторая официальная постановка в Украине “Трехгрошовой оперы” за годы независимости. Почему именно на этой пьесе Бертольда Брехта вы остановились в 2023 году?
— Когда мы с главным режиссером Максимом Булгаковым обсуждали варианты новых постановок, он сказал мне, что хочет поставить некий спектакль-предостережение, в котором будет говориться о том, что наше общество обязано осознать эту войну со всеми ее проблемами, в том числе и с проблемами военных, которые возвращаются с фронта. На сегодня социум не совсем готов к пониманию наших защитников. Возможно, потому что нам трудно понять, через что они проходят.
— А возможно, потому что нам стыдно, что мы в тылу, а не на фронте.
— А нашим защитникам, в свою очередь, трудно адаптироваться, они говорят, что на фронте все понятно, а в мирной жизни у общества и власти полно недостатков, с которыми они не готовы мириться. И возникает пропасть. Социум считает, что проще отстраниться, чем помогать налаживать новую жизнь тем, кто возвращается с фронта. И вот возникла идея поставить спектакль, где разговор о том, что если мы не будем готовы к пониманию всей этой ситуации, то это приведет к формированию некоего параллельного мира, в котором будут царить немного другие понятия, где жизнь не будет являться важнейшей ценностью, а смерть станет, скорее, подарком судьбы, чем наказанием.
— Выбор этой темы со стороны Максима Булгакова не случаен, потому что он – фронтовик?
— Он воевал больше года, начиная с весны 2022-го, поэтому знает на собственном опыте, что такое фронтовая жизнь, как меняются там жизненные сенсы, когда ты видишь реальную смерть. Булгаков говорит, что когда на твоих глазах гибнут твои побратимы, то ты быстро разучиваешься тратить жизнь на мелочи. Ну и, конечно, все это время он видел, как относятся к военным, которые попадают с фронта в тыл, и хотел поднять эту тему в своем творчестве.
Максим Булгаков, Римма Зюбина и Сергей Дорофеев на сцене Сумского театра
Общество в этом вопросе нужно растить, и мы попробуем начать это, создав спектакль по произведению Бертольда Брехта, которое является социально-политической сатирой.
Это сто процентов будет спектакль для зрителя, который умеет думать и может читать между строк. Понятное дело, что в лоб ничего не будет, но если считывать режиссерские намеки, то все можно будет понять.
— А ваш внутритеатральный мир осознает, что война вокруг нас? Просто у людей наступило привыкание, от которого ждать хорошего не приходится.
— Мне приходится напоминать об этом каждый день тем, кто во время тревог не спускается в укрытие. Приходится настраивать людей, потому что в таком уже долгом ожидании наступления победы многие теряют бдительность.
Хотя война, она все время рядом. Мы в театре поддерживаем наших театральных парней, которые сейчас на фронте, потому что мобилизованных с каждым месяцем становится больше, нужды фронта растут – мы собираем деньги, проводим аукционы. Вот недавно отправляли на фронт противогазы, потому что они находятся там, где русские применяют химическое оружие.
Мы осознаем, что живем в условиях войны. И на это списываем некоторые вещи, например, количество зрителей. Я не могу сказать, что мы не пытаемся увеличить это количество, но понимаем, с чем связан их недостаток.
Участники постановки «Трехгрошовая опера»: мы сделали это, несмотря на обстоятельства
— Кто вам помог с постановкой “Трехгрошовой оперы”? Говорят, что по авторским правам это очень дорогая история.
— Да, это дорогой спектакль в части выплаты авторских прав. Но мы начали сотрудничество с Гете-институтом, и благодаря им все вопросы по авторскому праву были закрыты.
Это было очень кстати, потому что ситуация с финансированием у нас сложная, деньги нам выделяют только на коммунальные услуги и зарплаты. Все творческие вопросы театр закрывает самостоятельно, то есть за те средства, которые мы смогли заработать. Но между тем мы сейчас реализуем проект Украинского культурного фонда – в его рамках, например, будет создано мобильное приложение о Сумском национальном театре, благодаря которому можно будет ознакомиться с репертуаром театра, пройти по зданию театра с виртуальной экскурсией, ну и, понятно, купить билеты на спектакли. Приложение будет доступно уже в октябре.
— 26 октября вашу “Трехгрошовую оперу” смогут увидеть зрители в Киеве.
— Да, мы покажем нашу премьеру на сцене Театра им. Франко. Надеемся, что сможем заинтересовать своим творчеством и киевлян, и сумчан, живущих в Киеве. Также 27 октября в рамках проекта “Філармонія нескорених” (новий проект Национальной филармонии Украины. – Прим. авт.) мы представим музыкальное мультимедийное действо “Карнавал животных” по произведениям Сен-Санса. Этот спектакль идеален для семейного просмотра, потому что отлично заходит и взрослым, и детям.
Ну и не могу не сказать, что 24-25 октября на камерной сцене Театра им. Франко пройдут гастроли Луганского украинского театра. Они везут два спектакля: “Іх там нєт” и “Хто Я?”.
“Труппы двух театров под одной крышей уже перемешались и никакой конкуренции нет”
— Сегодня в Сумском театре драмы и музыкальной комедии сложилась уникальная ситуация, когда под одной крышей сосуществуют два театра. И второй именно Луганский украинский, который раньше возглавляли вы. Однако с июля 2022 года вы худрук и гендир Сумского театра. Как вас в нем приняли?
— Я понимаю прекрасно, что для любого коллектива смена руководителя – стресс. Потому что это что-то новое. Но чтобы вы знали, для руководителя это тоже стопроцентный стресс.
Но такая была ситуация, что не было возможности выбирать. Я пришел сюда работать, и сюда же переехал Луганский украинский театр. Конечно же, коллектив Сумского театра сначала принял меня настороженно, потому что не знал, чего от меня ожидать. Мне кажется, что некоторые по сей день этого не знают, хотя я пытаюсь быть максимально открытым ко всем. Но, по моим ощущениям, за год с творческим составом у меня как раз наладились нормальные отношения. Мне даже кажется, что мы начали друг другу доверять. А в театре отношения обязательно должны быть построены на доверии.
Сумской театр сегодня переживает необыкновенный опыт, который делает его труппу сильнее
После своего назначения я с каждым артистом отдельно беседовал о том, каким он видит театр. Когда ряд проблем был определен, я устроил общее собрание и на нем представил труппе их коллег из Луганского театра, объяснив, что теперь все вместе мы будем работать под одной крышей, но при этом театр-переселенец – это отдельное юридическое учреждение. Да, я сказал, что не буду увольнять артистов Сумского театра и на их места брать луганских. Но у меня был железный аргумент: все эти люди, которые нашли пристанище в Сумах, хотят вернуться домой – кто в Северодонецк, кто в Луганск. И тогда все вроде выдохнули.
— Как сосуществуют под одной крышей две труппы и сколько актеров Луганского театра работает в Сумах?
— Сегодня у нас в театре есть совместные проекты двух театров – спектакли “Ромео & Джульєтта” и “Коли дiвчата грають джаз”. У постановок Луганского театра отдельные афиши. А если у нас совместные проекты, то на афише два логотипа.
Из Северодонецка в Сумы приехала команда, которая была основой театра и раньше – руководство, творческий состав. Директор – художественный руководитель театра Александр Гришков проделал огромную работу и сумел за короткий срок возобновить полноценную деятельность театра после эвакуации в Сумы. Последние восемь лет мы с ним вместе работали над созданием и восстановлением театра в Северодонецке. В Сумах сейчас и актеры, которые были заняты в большей части репертуара. И благодаря этому луганчанам удалось быстро реанимировать четыре или пять спектаклей, понятно, в некоторых случаях с привлечением новых актеров. Сегодня в Луганском театре по совмещению работают сумские актеры и наоборот. А вообще, труппы уже перемешались и никакой конкуренции нет.
— Вы сказали, что сегодня Сумскому театру на творчество нужно зарабатывать самостоятельно. Что у вас с материальной частью?
— Все непросто, потому что сейчас мы не можем работать на полный зрительный зал, а он здесь на 822 места – это очень большой зал для такого города. При этом убежище в театре может вместить всего 350 человек – на это количество зрителей и играем. Билет стоит от 100 до 170 гривен. Не очень большие деньги, но для Сум – реальная цена.
Зал Сумского театра в условиях войны разрешено заполнять меньше чем наполовину
— После Луганского театра, которым вы руководили семь лет, каким вам показался ваш новый театр?
— По моим ощущениям, раньше в театре ничего особо смелого либо откровенного делать не разрешалось. Люди здесь вроде и были свободными в своих мыслях, а в действиях нет.
Первое, что мы сделали – это сцену “Під колом”. Мы поговорили с режиссерами театра – это Влад Писарев и Дмитрий Некрасов. Они хотели ставить пьесы современных драматургов, в том числе с ненормативной лексикой, например, “Легкие” Данкана Макмиллана или комедию “Гей-парад” Игоря Белица. Но этого никто не позволял, потому что в “Легких” – маты, а “Гей-парад” страшно ставить, потому что там слово “гей” в названии присутствует, частично из-за этого у нас спектакль называется “Родина “Веселка”.
Я пошел на компромисс с худсоветом и сказал, что мы открываем экспериментальную сцену в подвале, но это будет сцена без цензуры, на которой можно будет делать все что угодно. Захочет режиссер ставить пьесу, например, с матами, и поставит. Со скрипом, но пришли к согласию. Мы выпустили “Легкие” – всем понравилось. Потом вышло “Хлебное перемирие” – тоже приняли хорошо.
Читайте также: “А дом-то уже не вернешь”. Как в 40 км от границы с РФ живут Сумы — репортаж Vesti.ua
— А как публика оценила ваши неформальные спектакли на сцене в подвале? Спрос был?
— Зритель пошел, причем абсолютно иной, такой, которого я в большом зрительном зале не видел. На премьеру “Родини “Веселки” пришли представители разных молодежных субкультур. Я сначала думал, что это друзья кого-то из актеров, но нет, это были люди, купившие билеты. То есть это конкретная целевая аудитория. И это было очень круто. Потому что когда мы начинали, было страшно из-за все той же нецензурной лексики. Я даже перед началом спектакля выходил и говорил зрителям, что будут звучать неудобные слова, и если у вас нежные уши, то, возможно, это спектакль не для вас, а если кто-то не поймет значения этих слов, то после можно ко мне подойти, и я объясню, что каждое означает. После этой речи зал начинал смеяться, и мы открывали занавес.
“Во время одной из откровенных сцен кто-то из партера закричал: “Позор!”
— Не понимаю, что вообще не так с нецензурной лексикой. В Киеве со сцены матюкаются уже давно, и все привыкли, даже ветераны театральные к этому лояльно относятся.
— Сейчас уже не приходится никому ничего объяснять, хотя были моменты, когда говорили: мол, театр – это храм культуры, а в нем матюки.
Но в свое время режиссер Роман Козак делал первые шаги, пытаясь привнести в театр немного больше откровенных сцен. Он подготовил зрителя и сам театр к тому, что на сцене актеры, например, оголяются.
Роман поставил спектакль “Пер Гюнт”, который в 2020 году победил в номинации “Лучший драматический спектакль” на Всеукраинском театральном фестивале-премии “ГРА”. И он рассказывал мне, что уже после всеукраинской победы “Пер Гюнта” играли на родной сцене в Сумах, и во время одной из откровенных сцен кто-то из партера закричал: “Позор!”.
Сергей Дорофеев, актриса Римма Зюбина и Александр Гришков дружат со времен Северодонецка
— То есть театральная публика в Сумах не такая закаленная, как в столице, где уже, как говорится, “видели все”. А можно ли сравнить зрителя Сум и Северодонецка?
— Сравнивать нельзя. В Северодонецке был муниципальный театр, но из-за отсутствия своей сцены показывали спектакли очень редко. Многие жители города впервые попали в театр, когда мы начали работать в отремонтированном здании.
Когда мы в Севере (Северодонецк. – Прим. авт.) только открылись и играли свой первый спектакль, я вдруг столкнулся с абсолютно новой реакцией людей на театр. Это было так: я захожу в зал и понимаю, что на сцене идет комедия, а в забитом битком партере гробовая тишина. Тут смешно, а на лицах зрителей никаких реакций. Начинаю присматриваться к людям и все понимаю: сидит, например, дама, и рядом сын-подросток. Мальчик пытается по делу смеяться, потому что ему смешно, но женщина при каждой попытке проявления эмоций чада пихает его локтем и злобно шепчет: “Тихо!!!”
— Получается, что эти люди просто не знали, как себя вести в театре.
— Ну, скорее, эта эмоциональная скованность зрителей выросла из местной особенности сдерживать свои эмоции. И тогда мы вместе с репертуаром театра на месяц выпустили памятку зрителя, в которой объясняли, что в театр можно приходить с цветами и что во время спектакля можно аплодировать после сцен, которые понравились.
Со временем ситуация изменилась, люди в Северодонецке привыкли и начали чувствовать себя в театре уверенно. Но в Сумах совсем другая ситуация. Здесь и город больше, и люди другие, и у театра давние традиции. Зрители здесь иногда бывают даже слишком свободными в своих эмоциях. Но по большей части зритель в Сумах активный и очень театральный.
“Еще за неделю до полномасштабного вторжения я с труппой обговаривал варианты эвакуации”
До полномасштабной войны театр в Северодонецке успели отремонтировать и даже приучить к нему зрителей
— Как в Северодонецке вы встретили известие о начале войны?
— Варианты мы начали обговаривать еще за неделю до полномасштабного вторжения. Я всех ориентировал на Дрогобыч, где директор местного театра согласился нас принять, если начнется острая фаза ситуации.
Но когда утром 24 февраля все началось, мне позвонили и сказали, что лучше выезжать в Днепр. Тогда из каждого утюга трубили, что эвакуация должна быть незамедлительной. Оно понятно, потому что у нас была самая тонкая граница, и войска РФ стояли буквально рядом.
Часть людей в результате таки поехала в Дрогобыч, часть в Днепр, а часть думала, что будет так, как в 2014 году, – Северодонецк почти не зацепит, три раза прилетит и на этом дело кончится. Например, бухгалтер театра, которая в Север приехала из Луганска, в последний момент выезжала под бомбежками.
А одна наша артистка сидела в подвале театра до того момента, когда город начали стирать с лица земли. Она потом рассказывала, что когда вместе с дочерью бежала на чуть ли не последнюю маршрутку, то просто не узнавала город.
— А куда поехали вы с семьей?
— В Днепр. Нам казалось, ну что тут такого – 300 км и мы на месте. Но это было не так. В этом направлении двигалась огромная колонна машин. И мы плелись со всеми в одной автомобильной “змее”. Мы только из города выезжали два часа, а по встречке в Северодонецк уже въезжала наша военная техника.
— А в каком составе вы выезжали?
— Двумя семьями: две женщины, двое мужчин, один ребенок, два кота и собака. Все были затарены багажом – кто что успел схватить, то и вез. Я всю дорогу проехал в обнимку с кофемашиной, причем не своей. Я сам почти ничего из своей квартиры не забрал, сегодня она уже разрушена и полностью разграблена. Но почему-то я вывез фен, которым никогда не пользовался.
— А документы по театру вы забрали с собой?
— Вот тут самое интересное. За день до войны я сказал бухгалтеру, чтобы она отдала мне все документы, печати и электронные ключи. И все это я увез в эвакуацию, благодаря чему у нас была возможность в дальнейшем выплачивать сотрудникам театра зарплату.
Десять танковых залпов превратили театр в руину
— В Украине всего два театра, которые разбомбили прицельно: мариупольский и ваш. Как это случилось в Северодонецке?
— Есть видео пленного ДНРовца, который рассказывает, что он получил задание от своего начальства расстрелять театр. И он подъехал на танке и нанес десять прицельных выстрелов по зданию. Все, что уцелело, добил пожар – театр внутри полностью выгорел.
— Перед самой войной вы этот театр отстроили и сделали из него буквально “пасхальное яйцо”.
— Ремонт здания театра в Северодонецке обладминистрация завершила в 2017 году. В целом на это потратили около 50 миллионов гривен, и почти половина денег была вложена в оборудование сцены. Там было все очень серьезно. Я до сих пор ничего не чувствую по этому поводу. Правда. Не знаю почему, но меня с 24 февраля еще не разу не накрывало. Думаю, что мое подсознание просто блокирует это трагическое для меня воспоминание. Но когда-то это все должно прорвать.
Но я вам скажу: все, кто пережили потерю театра во второй раз, воспринимали всю ситуацию без истерик и глубоких депрессий.
— Я знаю, что 24 февраля вы успешно эвакуировались в Днепр и какое-то время там оставались, пытаясь понять, как во второй раз начать жизнь сначала.
— В Днепре мы начали понемногу восстанавливать работу театра благодаря поддержке коллег из Днепровского театра драмы и комедии. Вместе мы ездили к военным с концертами, играли спектакли.
Потом в Днепр начали съезжаться актеры из Севера. Кто-то оставался, кто-то ехал в Дрогобыч. А потом мы перебрались в Сумы. Все стараются освоиться здесь, жить и работать здесь. Никто уже ничего не ждет.
— Точно ли не ждет?
— Я поясню, что происходит. Когда мы переехали из Луганска в Северодонецк, нам восемь лет на каждом государственном празднике рассказывали, что “в наступному році цей день ми будемо святкувати у звільненому Луганську”. И это происходило регулярно. Потому что чиновники понимали, что люди хотят это слышать и поэтому верят, тем более что в этом их убеждают люди, наделенные властью.
Когда началась полномасштабная война, луганчане столкнулись с этой ситуацией уже во второй раз и были к ней в какой-то мере готовы. В отличие от жителей Северодонецка, которые столкнулись с этой бедой впервые. И тогда им пришлось почувствовать, что такое быть переселенцем, и услышать – “понаехали”, как это слышали мы в 2014-2015-м. Поэтому нам в этом плане немного легче, чем тем, кто столкнулся с этим впервые.
— Вся эта история с этой жуткой войной может убить веру во что угодно. Но вы молодцы, работаете, творите…
— Ничего другого нам не остается. Тогда, в 2014-м, луганчане говорили – “мы вернемся”, теперь, когда разбомбили театр, – “мы отстроим”. Конечно, я понимаю, что это слова поддержки, но когда мы будем отстраивать?
Моя подруга однажды сказала мне: “Я не знаю, как объяснить людям, что им нужно жить и налаживать жизнь сейчас, что им не нужно ждать”. Я тоже не знаю, как это объяснить, но считаю, что это преступление внушать людям, что все закончится через 2-3 недели, что мы все освободим и вернемся. Сомнений нет, и освободим, и вернемся, есть только вопрос времени. А до этого нужно что-то делать, в том числе бороться, помогать фронту, приближать победу каждому на своем месте, а не просто ждать.
Читайте также: Лучшую анимацию мира и Украины покажут в Киеве на фестивале LINOLEUM 2023
